И все же надо понимать, кто должен оставаться рядом, а кто уходить.
Мы давно вышли из того возраста, когда можно играть своими телами и телами других людей, и тем более чувствами.
Душа все больше требует покоя и равновесия. Оно было, оно и сейчас есть, когда она рядом, но есть и тяжелое чувство ненужности.
И самое любопытное, что я чувствую себя игрушкой в своих же собственных руках.
Но теперь мне надо жить другим... теперь все стало много серьезнее...
И страшное в своей пустоте чувство ненужности мне больше совсем не по нутру.

И хотелось бы рвануться и окунутся с головой в настоящие эмоции, в те чувства, которые дают силы, которые дарят крылья, но увы...

---

Я просто обожаю когда на меня кричат без причины. )))))

---

Новости сегодня убили просто!!!

В Норвегии потушили горевший неделю сыр
В Норвегии потушили горевший грузовик с 27 тоннами местного сорта темного сыра, сообщает Reuters. Пожар удалось ликвидировать в понедельник, 21 января. Горел сыр на протяжении шести дней подряд. В результате происшествия никто не пострадал.

Грузовик загорелся, когда проезжал по тоннелю близ города Нарвик, расположенного к северу от Полярного круга. Что стало причиной возгорания, агентство не уточняет. В итоге дорожной администрации пришлось перекрыть тоннель на время горения сыра. Почему пожарные так долго не могли справиться с огнем, неизвестно.

Представитель дорожного ведомства признался, что не знал о хороших горючих свойствах темного сыра. По словам собеседника агентства, за все 15 лет, что он служит в администрации, на дорогах Норвегии не было зафиксировано случаев возгорания сыра.

В грузовике находился норвежский сыр брюнуст, который готовится из молочной сыворотки, молока и сливок, имеет коричневый оттенок и карамельный сладковатый вкус.



ЛОЛШТО ????!!!! НОРВЕГИЯ ТЫ ПЬЯНА, ИДИ ДОМОЙ !!!

---

"...у меня желтые глаза..."(с)

---

Хочу домой. Безумно хочу домой.
В такое место, где мне будут рады, каким бы я не пришел.
Где меня будут ждать...
Где нет ора на пустом месте и невнятных выяснений отношений.

А еще мне все не удается понять, как так получилось, что доброта стала восприниматься как слабость...
И вот последнее печалит больше всего, ведь на деле получается, что я слабый, а не какой-то там еще...

---

Свеча горела... (это замечательный рассказ, прочтите)

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

Майк Гелприн, Нью-Йорк (Seagull Magazine от 16/09/2011)

---

Одновременно люблю и ненавижу состояние, когда эмоции ( вообще могут любые, но конкретно сейчас будем брать в расчет положительные) берут верх.
Ненавижу, за почти полностью неподконтрольное состояние самого себя.
А люблю, так как это состояние является абсолютно честным и настоящим, понимаешь что живешь.

---

Тихо, сопя в две дырочки, сидеть и верить в чудо.
Вот так.)))

---

1. Взвешивая на своих руках все возможные "за" и "против" своего нестандартного поведения, прихожу к выводу, что нахожу в этом состоянии какой-то безумный покой. Жутко неестественный, но при этом вполне ощутимый. Сегодня я попытался сделать еще один шаг на своем избранном пути. Вчера другой. Медленно, но верно я точно приду к какому-то завершению своего нынешнего восхождения к вершине. Что там будет найдено, я не знаю, исхода всего два. Мне жутко претит один из них, но смирение еще никто и никогда не отменял. Кривая выведет, а терпеть я уже научился довольно многое, значит все хорошо, значит все идет по своему руслу... кривому, каменистому, но своему. Я уже привык, что в моей жизни все всегда происходит не так как у нормальных людей и мне это нравится, это я, это делает меня, ломает, чинит и именно поэтому, я остаюсь собой.

2. Знаете, мне немного противно видеть, как люди начинают строить из себя судей. Осуждать, пытаться выдать свою логику за решающую. И уж тем более, когда ваша совесть и у самих не чиста. Вызывает это странное липкое чувство с солоновато-игристым привкусом. Вроде смотришь и думаешь - гад, а в сознании не перестает крутиться мысль... А может мозг включился у человека, и за дело он начал переживать, что не просто так, а совесть ему режется за судьбу других или же еще какой светлой мыслью его подкинуло к столь противоречивому словоизвержению. И нет нормально ответа, только эмоции, только бесполезное смешанное чувство, которое выпадает в осадок, не растворяется, и понимаешь, что лучше бы этот человек молчал... А теперь поздно, и вызывает он не обоснованные раньше позитивные или негативные эмоции, а тупое избитое недоверие, которое и проросло из этого осадка, созданного пустым словоблудием на почве желания засветиться или просто крикнуть громче чем надо.

3. И самое маленькое. Мне срочно надо начинать опять готовить. Это безумно трудно, так как я всегда делал это для кого-то. То есть делал тогда, когда мне было хорошо, когда я жил для и это доставляло удовольствие. Надо попробовать метот обратной связи, может если опять начну кашеварить и общая тенденция настроения улучшится. Жаль только сейчас меня не пускают на кухню со всеми моими экспериментами. Но ничего, пробьемся. Дадим бой чистоте и четкому алгоритмированию расположения стеклотары на полках сушилки!!!

---

День был просто переполнен эмоциями.
Всеми, от страха до радости.
Спасибо тебе, было хорошо.)

---

Через дорогу от работы открыли школу танцев!!!
Да и по времени идеально стыкуется с моим расписанием!!!
Прям розовые сопли!!!)))

---

А ведь и правда, 7 месяцев.
И ничего при этом не поменялось... вот же я дурак-то был.

---

Во мне начинает говорить какой-то непонятный комплекс...
Я просто не могу себя заставить присоединится к семейной поездке своей хорошей подруги.
Прям нутром чую насколько я себя буду чувствовать неполноценным.
Меня просто дико коробит, когда я вижу хорошие дружные семьи, нормальные пары, когда люди друг за друга держатся, когда они соглашаются и идут на компромиссы.
Рядом с ними я начинаю чувствовать себя каким-то неправильным.

---

Мне срочно нужен кто-то очень умный, нет даже не так, не умный, умных вокруг меня много.
Мне срочно нужен кто-то очень мудрый и опытный, повидавший, так сказать.
Новый год начался с новых головоломок и непонималок.
Излагать вопросы я уже не в состоянии.
Просто, банально, ничего не понимаю.
Ни-че-го.

---

Мир стал для меня ужаснее ровно на один пункт...
За что?
Почему я это узнал?
Это просто не справедливо!!!
Я готов плакать и биться головой об стену!!!

Так а суть в том, что я лицезрел, как Сергей Лазарев и Ани Лорак перепели песню Окена Эльзы... я в глубой глубокой печали...

---

Три новости:

1. Да, я по-ходу и правда сошел с ума.
2. Да, таки уже пять.
3. Я все еще не знаю что с этим делать. )

---

Всех с новым годом!!! )
Докладываю! Отметили очень мило, мирно и по семейному.
Новогоднего чуда не случилось, что печально.

А вообще все очень хорошо! )
Счастья всем, любви, удачи и много много здоровья в новом году. )

---

Начальник нещадно вынес мозг !!!)))))))))) Ржал в голос ))))

---

Не понял че это, но интересно.

---

Теперь мое рабочее место под охраной дикого, прямоходящего робота. )))